Глава I. Выйдем ли, наконец, мы все из народа? Часть первая.

В существующей неразберихе, где кажется, все заняты лишь сведением счетов (политических, морально-этических, уголов­ных), в бесконечном потоке имен, фамилий, званий, должностей и кликух ― почти не затрагивается некто один, самый непрере­каемый, важный, авторитетный и даже великий. Не затрагивается не потому, что кто-то его уж очень боится, а потому, что тра­диция и горький опыт других свидетельствует: лучше бы этого героя обходить стороной.

Видные политики и выдающиеся деятели, лидеры различных партий, движений и блоков, политологи и литераторы предпочи­тают говорить о нашем герое только хорошее. Вроде того, что он «всегда прав», что он «мудрый и справедливый».

А между тем, известно, что эти самые политики в действительности не ставят его и в грош. Лишь интеллигенция именем его учит всех остальных, тогда как «простые люди» хотя и от­носятся к нему с показным почтением, на деле отмахиваются от него в порыве откровенности. Словом, мы имеем странный, будто бы идущий из глубины веков авторитет, своего рода высшую инстанцию, с которой вы­нуждены считаться и к которой апеллируем, призывая в высшие судии, когда чуть что не так, не по-нашему.

Кто же, наконец, этот герой?

Это тот,  кого мы привыкли называть словом НАРОД.

…Определений у понятия «народ» множество. Взгляды на сам народ ― разные. «Сверху» видится одно, «снизу» ― другое. Здесь и далее мы будем придерживаться простого опре­деления, данного этому слову деревенским мужиком Денисом Гри­горьевым, чеховским «злоумышленником», во время его допроса следователем в суде.

― Для чего же тебе понадобилась эта гайка?

― Гайка-то? Мы из гаек грузила делаем...

― Кто это ― мы?

― Мы, народ... Климовские мужики то есть…

Мне кажется,  настаёт время,  когда надо  всерьез  задуматься о нем и высказаться откровенно, безбоязненно, даже бе­зоглядно.  Пусть переусердствовать, но сказать все, что наки­пело, и все, что он, наш народ, действительно заслуживает.

Народ, который мы видим вокруг себя и сами принадлежим к нему ― не лишь русский, потому что многонационален. Его ско­рее можно бы назвать «советским», и когда коммунистические комедиологи говорили о новой общности ― «советском народе» ― они были отчасти правы. Отчасти, потому что и до появления коммунистов наш народ нельзя было назвать каким-то единым словом.

Не могу забыть публикацию времен Холодной войны: некий американский школьник, далекий от исторического (и иного) по­нимания выразил детское недоумение: «А как так получилось, что какой-то Сталин смог весь народ огромной страны (половину карты занимает!) загнать в тюрьмы, в лагеря, казнить миллио­ны, ― и почему народ допустил над собой такое насилие?»

И да­лее несмышлёныш сделал и вовсе странный вывод: «А, может, не Сталин, а сам народ во всем виноват?»

«Хорошо там, где нас нет», ― говорит наша народная пословица.

«Там где нас нет ― там и хорошо!», ― поправляет, обобщая, наблюдательный юморист.

Все претензии к себе наш народ воспринимает (если вообще воспринимает) лишь в форме юмора и сатиры. От дедушки Крылова и комедий Гоголя ― до Райкина и Хазанова. Сатира ― тот язык, которым только и можно разговаривать с народом, вызывая у не­го же смех... нет, не над собою. Над тем, кто рядом, где-то возле, только что здесь был среди нас. Смех, и тут же нескрываемая гордость, и даже восторг: «Такой, вот мы народ!» Потому что если не сатира, если ругают серьезно ― то обижают. Оттого серьезно разговаривать (будь ты даже Гоголь) ― смысла почти нет: пройдет мимо уха народного. Вот и мы, может быть, обидим, спросив: «А кто стоит за всеми проявлениями наших умопомрачительных экспериментов, ви­висекций, социальных революций?»

Не сам ли народ?

Да, его соблазняют, вовлекают, его ведут. Но не первые ли два шага? Дальше-то уже он идет сам. И попробуйте не пойти с ним...

С чьего молчаливого согласия, творятся все беззакония, произвол и насилие?

Не с его ли, народа?

Что скрывается за знаменитым: «Народ безмолвствует»?

Непослушание и ненависть, или рабская покорность и отчужденность от происходящего? Кажется, наш народ способен од­новременно ненавидеть и терпеть, одобрять и поддерживать. Это состояние хуже равнодушия, потому что в нём присутствует постоянное ожидание агрессии извне и готовность к аг­рессии изнутри. Странное состояние:  не сама агрессия, а ожидание и готовность к ней!

О том, что режим тоталитарный ― споров и разговоров много. Наш народ тоталитарный ― вот о чем надо говорить!

Это когда глас вопиющего: НЕ УБИВАЙ! НЕ КРАДИ! НЕ ВРИ! А в ответ ему в ответ: «Народ безмолвствует!»

Да даже и без кавычек. Просто безмолвствует.

И этот тоталитаризм не от Ленина или Сталина. Потому что не лагеря и тюрьмы, не отсутствие свободы печати и не моноэ­кономика, а отсутствие обратной связи в замкнутой системе ― вот что такое тоталитаризм. Ужасно, но скорее Ленин и Сталин (как, впрочем, и все тираны до них) и сама их система с насилием и произволом ― от народа, от его сохи.

Философ (кажется Бертран Рассел) задавал вопрос: «Хотите узнать, что такое русская революция?» И отвечал вопросом же: «Задайтесь прежде: ― А как еще можно управлять персонажами Достоевского?»

Действительно, как еще? Только так и можно. Более того, по-другому ― опасно!

                                                     *   *   *

Вот несколько заметок из наших газет.

Одна из них сообщает о неком Кошелкине, помощнике машиниста из Белогорского локомотивного депо. Так вот, однажды этот Кошёлкин отправился сдавать в ремонт свой электровоз. Перед тем на станции Уруша (есть где-то у нас и такая станция), проводился обычный медицинский осмотр и его из-за нетрезвого состояния вполне законно отстранили от работы. Ну, отстранили, и делов-то. Проспись и приходи завтра. Порядок, он и в Африке порядок. Но то в Африке. Читаем дальше:

«Недовольный таким оборо­том дела, Кошелкин решил расквитаться с урушинцами. Действуя по принципу: цель оправдывает средства, он стал перекрывать концевые краны в поездах, находящихся на станции. А затем, сжигаемый жаждой мести, запрыгнул в электровоз, и, разогнав машину, срезал две стрелки. Выехав на готовый маршрут, Кошел­кин выпрыгнул из электровоза, который через несколько минут врезался в грузовой состав. Подобного Забайкальская ж.д. еще не видела».[1]

Что же творилось в потемках души бедняги Кошелкина? Какая невероятная обида сидела внутри неприметного и безыз­вестного до сей поры помощника машиниста, и только ли пару стаканов понадобились для того, чтобы, всколыхнувшись и вырвавшись, на­конец, наружу, эта обида смогла в одночасье прервать мирную и тихую жизнь глухой забайкальской станции?

А вот пример из мирной жизни большого города.

В Москве, ночью, на Аминьевском шоссе, 46-летний гражданин в сильном подпитии и с оружием на плече в течение получаса голосовал, пытаясь остановить машину, чтобы добраться до сво­его дома. Подвезти пьяного с ружьем да еще ночью по­чему-то никто не желал. Тогда ночной странник так разобиделся, что устроившись на обочине, принялся обстреливать проходящий мимо транспорт. Под пули хулигана попали два автобуса «Икарус» и «Мерседес». Только благодаря  счастливой случайности люди не пострадали. Кто-то из водителей сообщил в милицию. Завидев милиционеров, злоумышленник спрятал карабин в кустах, но убежать не смог: еле стоял на ногах.[2]

А житель поселка Джалиль (республика Татарстан), оказав­шись в Бугульме, поступил смекалистее москвича. Он решил зах­ватить транспорт «изнутри». Ворвавшись в рейсовый автобус и приставив к шее водителя нож, он потребовал отвезти его... домой. Водитель вырвался и выскочил из автобуса. Ничего страшного: нападавший сам сел за руль и поехал к своему до­му.[3]

В новгородской глубинке, в поселке Парфино, рабочий за­вода технологического оборудования некий Х захватил двух за­ложников: двухлетнего мальчика и четырехлетнюю девочку. Прес­тупник потребовал транспорт. Собирался не в Турцию или Шве­цию, а в деревню Пола, что в тридцати километрах от Парфина. После переговоров милиции со злоумышленником, удалось вер­нуть родителям девочку. Мальчик оставался заложником в пре­доставленном террористу автомобиле. Затем группа захвата Пар­финского РОВД (видимо в каждой деревне такие группы уже име­ются) сумела обезвредить преступника и освободить заложника.[4]

Сейчас этот Х наверняка где-то мотает срок. Страдает сам, мучаются родные, возможно, остались без отца дети... А спросите, от чего?

Или вот, другой пример.

«В семь часов вечера неизвестный мужчина, прогуливав­шийся по двору, неожиданно извлек из кармана гранату и, вы­дернув чеку, метнул ее в близлежащий кустарник, после чего скрылся. Случайно поблизости оказался 10-летний мальчик. Он получил осколочное ранение живота и был госпитализирован. На следующий день злоумышленника удалось задержать. Им оказался 31-летний неработающий москвич, проживающий в сосед­нем доме, который объяснил, что таким образом хотел избавить­ся от гранаты».[5]

То есть, шел человек по улице, прогуливался, дышал воз­духом, не пьяный, не сумасшедший. Вдруг, вытащил гранату и бросил в кусты. Хотел, говорит, от гранаты избавиться. А куда ж её выбросить, как не в кусты?

И действительно, не в троллейбус же?

В Новосибирске как-то произошел очередной взрыв на мест­ной барахолке. Сработало взрывное устройство, заложенное в автомобиль. Однако, сообщают корреспонденты, народ почти не отреагировал: ни людской паники, ни особого ажиотажа со стороны прессы и милиции по поводу события не было. Ну, пост­радали 32 человека, и одному даже оторвало руку. Это ли в на­ши дни называть происшествием? Торговля не прекращалась ни на минуту.[6]

Или вот, случай.

Работник гродненского пивзавода, видимо от избытка чувств, сунул шланг работающего компрессора аккурат меж яго­диц нагнувшемуся напарнику. Естественно, что под сильным дав­лением воздух сразу проник в кишечник, произошел разрыв внут­ренних тканей и от этого ― внутреннее кровоизлияние. Бедняга сразу потерял сознание и скончался спустя несколько часов…

Но это у медиков: «кровоизлияние», «разрыв тканей»... А для народа ― ещё одна забава: засунул шланг товарищу в зад, да и надул его так, что тот лопнул.[7]

Спрашивается: для чего убил человека? Может, идиот?

Нет. Ведь не себе засунул.

По злому умыслу?

Тоже не верится: со злости убивают ножом или чем-то другим острым… Думается, что убил, просто так, ради хохмы…

В приведенном случае, хотя бы есть кого винить и судить. Налицо насильственные действия одного против другого. А вот  недалеко от тех мест, в Ровенской области, двое воен­нослужащих, Петр Мельник и Василий Зевак, нашли два снаряда и решили сами же их  взорвать. Они разожгли костер и бросили снаряды в пламя. Однако снаряды по какой-то причине не взор­вались. Тогда любопытные военнослужащие вытащили один снаряд из огня и стали его расковыривать: что там внутри? Естествен­но, на «саперные работы» набежал народ и вокруг скопилось много ротозеев… Как раз, когда все сгрудились вокруг снаряда, он возьми да взорвись. Двое погибли тут же на месте, а еще сколько ра­неных и контуженых!

В рождественские праздники компания студентов одного из вузов Днепропетровска решила приготовить шашлыки на... «Веч­ном огне», что у памятника воинам. На возмущение прохожих мордастые парни спокойно отвеча­ли, что никакого святотатства в происходящем нет. Виноват, мол, во всем энергетический кризис: газовые печки в общежитии плохо работают, так что весь спрос не с нас. Шашлыки, щедро поливаемые вином, подрумянились за считанные минуты. Подобного надругательства над могилами  здесь никогда не было. Но самое страшное ― студенты так и не поня­ли, чем собственно возмущались очевидцы этого скотства...[8]

Спустя год после событий 3-4 октября в Москве, когда в самом центре столицы воевали «ветви власти», стали публико­вать документы и приводить разные факты.

Во время сражения у телецентра «Останкино», несколько парней, вклю­чая погибшего здесь же американского журналиста, пытались под перекрестным огнем вытаскивать раненых, чтобы их спасти. Ка­меры, работавшие за спинами снайперов и автоматчиков изнутри здания, зафиксировали переговоры.

― Мужики, ― кричит снизу парень, щупающий пульс у одного из раненых, ― этого можно вынести?

― Ну, выноси, ― разрешает ему ответственный за этот сек­тор спецназовец.

Но едва спасатель приподнимает тело, ― над его головой проносится вереница пуль в сопровождении радостного ржания. Это ребята так развлекаются. Мужчина залегает.

― Ребята, ну разрешите людей вынести, ― опять просят снизу.

― Так мы и не запрещаем, ― отзываются в одном из окон защитники и, увидев малейшее шевеление, опять нажимают спус­ковой курок...

А в это же время, совсем рядом, ― народные гулянья с аккордеоном...[9]

Всё это и есть проявления народного тоталитаризма. Не равнодушия, а именно тоталитаризма. Ведь у людей было огромное любопытство ко всему, что происходило у «Останкино» и  у Белого дома. Толпы буквально ходили и мешали стрелять, пута­ясь под ногами автоматчиков. Какое же здесь равнодушие? А ржание, а аккордеон?.. Нет нет, маска у равнодушия совсем другая. Равнодушия в черте нашего характера тоже достаточно.  Но уже не оно правит бал.

                                                 *   *   *

Ну вот, договорились. Народ у нас плохой. Как откровен­ничал один высокий деятель: «Реформы хорошие, народ плохой» (Премьер-гэкачепист Павлов). И вторили ему (и до него): «Тяжела ноша реформатора!»

Но «плохой» он или «хороший» не от того, что не принима­ет реформы, а от того, что в вождях у него ― посредственности, что кормчие его ― тоже не соль земли, а накипь, и народ терпелив к ним так же, как и к своему унизительному существо­ванию.

И вот уже слышатся комплиментарные аргументы: «Реформы не принимает? Так это, напротив, от его, народа, высокого ума. Какой же народ такие реформы принимать станет? Вож­дей своих терпит? Черта с два. Он их как раз терпеть не мо­жет»…

Люди плохо живут и не хотят даже знать, что такое жить хорошо. Неумелые руководители, преступные вожди, зарвавшиеся депутаты, обнаглевшие аппаратчики, проворовавшиеся начальни­ки, коррумпированные органы, продажная интеллигенция...

― Чого я за Жiрiновського? ― радуясь, признается хохол из Воронежа, ― А так собi! Нехай буде кiнець свiту!

Действительно, хочется чего-нибудь необычного. Назло всем, начальству в особенности.

А вот страничка из дневника:

« ― Смотрел хоккей сборная ССР Швеция ―

итог 4 ― 2 в пользу ССР

Смотрел "программу времени"

Ужин ― сон».  (Орфография соблюдена)

Это из дневника Брежнева. [10]

Стоял семнадцать лет во главе вели­кого государства и великого народа. Не помри, так и до сих пор бы правил… И уже после него: референдумы, «первые демократические выборы», «первое посткоммунистическое правительство»; потом еще од­ни «первые демократические выборы» и еще одно «посткоммунистическое правительство», и тоже «первое»; конституция и ещё референдумы… И всё именем народа, всё с известной ссылкой, с апелляцией к твоему, народ, «волеизьявлению»:

― Как же развалили СССР, когда народ проголосовал против?

― Как же против, если он проголосовал против коммунистов?

― Как же проголосовал, когда он игнорировал выборы?

И так далее, и так далее... Уже и мальчики изорались: «Король гол! Король гол!» И один кричит, что это не король вовсе...

А что, собственно, сам народ?!

Мне он видится закисшим и неумытым подростком-шалуном с хитрецой в глазах, этаким двенадцатилетним дедом Щукарём, вопрошающим всякий раз у заезжего начальника: «А улучшень­ице-то, когда будет?» Привыкший к тому, что все «дают» (от колбасы до сроков), он  иначе и не представляет свою жизнь. Он готов смертельно обидеться, если ему отказывают в такой «подаче» по причине на­казания, но он пускается во все тяжкие, если ему «не дают» по причине отсутствия подачки у господина. Народ наш не прощает того, кто не способен «дать», и эту харáктерную черту хоро­шо усваивают его пастыри. Они так и говорят: «Надо сперва накормить народ!»

Злосчастный спикер (Хасбулатов) вещал с ласковой озабоченностью в одном из те­леинтервью: «У нас ведь народ замечательный, терпеливый… Ему и надо-то немного: колбаски, маслица, хлебца...»

А Сталин однажды даже тост произнес за терпеливый русский народ…

Все наши политики радуются за свой народ, за его неприхотливость, за терпе­ние. Ведь это как раз то, что им и надо, что как раз подходит. Об ином народе и мечтать то политику грешно. Но во все времена, письменно ли, устно, в откровенной или скрытной форме, шепотом или громогласно: «Холостых залпов не давать! Патронов не жалеть!»

А для всех начальников у народа всегда в свое оправда­ние: «Рыба гниет с головы!»

Тезис, между тем, касается сдохшей рыбы. У человека хо­лодеть начинают конечности.

Примечания

[1] Ясинева Е. Месть Кошелкина // Гудок. ―1994. ―3 июня.

[2] Ловил такси с ружьем наперевес // Московский комсомо­лец. ―1994. ―27 сентября.

[3] Эх, прокачусь! // Труд. ―1994. ―16 июня.

[4] Трояновский В. Пешком идти не хотелось // Труд. ―1994. ―3 но­ября.

[5] Хулиганы стали бросаться гранатами // Московский ком­сомолец. ―1994. ―9 августа.

[6] Нечипуренко В. На барахолке оторвало руку, но крика пока не слышко // Рабочая трибуна. ―1994. ―5 ноября.

[7] Сводка информагенства ИМА-пресс за март 1994 г.

[8] Закревский В. Шашлык на...  Вечном огне // Труд. ―1995. ―11 января.

[9] См. статью, посвя­щенную 26-летнему американскому журналисту Терри Данкэну, по­гибшему тогда же, спасая раненных русских. Комсомольская правда // ―1994. ―16 ноября.

[10] Волкогонов Д. Неизвестный дневник Брежнева // Совер­шенно секретно. ―1994. №5. ―С.3.