Глава III. Разбегающиеся напасти

Когда после какого-либо политического события, стихийно­го бедствия или иного потрясения задают вопрос типа: «А что теперь будет?» ― не ломайте понапрасну голову. Отвечайте прямо и без обиняков: «Не будет  н и ч е г о!»

Попробуйте. Окажетесь абсолютно правы.

Никакие «безвременные кончины», перестройки и реформиро­вания, никакие провозглашенные новые курсы и рубежи ― не в состоянии поколебать устоявшуюся жизнь страны и ее народа.

Да. Кое-где понервничали, потолкались и даже постреляли, где-то получилась гласность и даже демократизация, прогнали коммунистов и разогнали Советы. В целом же... Крутят, вертят из столицы толстенным канатом, борются какие-то странные типы за то, чтобы первыми ухватиться и сильнее раскрутить веревку: правые, левые, радикалы, консер­ваторы... А в нескольких шагах от них канат уже не шевелится. Чуть дальше ― лежит, непонятно с какой стороны конец и кто им крутит не видать вовсе. А еще подальше ― так, кому не лень, отрезают и растаскивают его по кускам, поминая про паршивую овцу.

Что бы ни случилось ― ничего не будет, потому как страна наша такова, что в ней и так всё имеет место быть. И то, что только предрекается, уже давно осуществилось, а то, от чего, казалось бы, избавились навсегда ― только-только начинается. И любой тезис, любой каламбур ― тотчас подтверждает действитель­ность, становится философией, и им же можно всё опровергнуть, а любая только произнесенная теорема тут же доказывается, становясь аксиомой. И наоборот. И все с непременными доказа­тельствами от противного.

Вот и мы чего-то пишем, выдумываем, а потом глядим ― и этому то­же подтверждения имеются в избытке, а рядом ― такие же веские опровержения.

Безвременье ― это когда нет ничего такого, чего бы не было. Лови момент, записывай, укладывай факты в корзину. Эпо­ха обнажила людские души, раскрыла потаенные их стороны и убрала на мгновение сдерживающие скрепы. Закончится безвре­менье ― оденутся все в строгие одежды, опояшутся, обвяжутся, надуются, станут как всегда скучными и неинтересными, и поп­робуй докопайся тогда до сути.

Безвременье ― это миг, при котором люди становятся сами­ми собой, и уже завтрашние, никогда не узнают себя в сегод­няшних, с возмущением отрекутся от себя, с проклятиями в свой же адрес. В лучшем случае ― всё своё на кого-то спишут.

Время и пространство разбегаются, ускоряясь. Время ― плюс-минус век, пространство ― плюс-минус регион, область, край... Разбегаются и люди: друг от друга и каждый от самого себя. Разбегаются в разные стороны и их напасти, и их думы, и дела, и их надежды... Нет предела ни в одну, ни в другую сто­рону.

                                                *   *   *

― У нас, между прочим, даже радио нет, не то что телеви­зора, а за водой ходим километра четыре, ― говорит жительница Подмосковья.

― А у нас есть и радио, и телевизор, и утюг, ― так све­та нету. Не дают электричества вот уже неделю ― экономят, ― отвечают ей из другого города.

― Это что! У нас и телевизор есть, и электроэнергии достаточно, ― итожит третья. ― Так мы свет по вечерам не включа­ем: могут автоматную очередь на свет дать.

Разберись, где и кому из них хуже.  Кто-то скажет: «Какой кошмар!» А кто-то: «Это еще что? Вот у нас»... (Но что все это в сравнении с тем, что происходит в Чечне? Хуже, чем там уже нет и быть не может. Вот почему вой­на ― это предел, край, за которым наступает конец безвременью.)

Это не придумано, не воображено. Просто находится не на виду, не в центре внимания. А того, что не на поверхности, ― того для остальных как бы нет вовсе. А то, что перед глазами и ма­ячит, ― к тому, напротив, очень быстро привыкаешь, и оно тоже перестает существовать в своем первозданном виде.

«Когда смотришь на российскую Госдуму, оторопь берет, ― говорит вице-премьер республики Крым москвич Сабуров. ― А когда смотришь на украинскую Верховную Раду, то начинаешь ду­мать, что в Госдуме России собрался интеллектуальный цвет ми­ра. Но когда приезжаешь в Крым, понимаешь, что интеллектуаль­ный цвет мира сосредоточен в Киеве».[1]

А кому-то, приехавшему откуда-то, может показаться, что «интел­лектуальный цвет мира» собрался в Крыму. И так ― бесконечно.

Мы уйдем с поверхности, так как очевидное приелось и мало тревожит. Обратимся к миру иному, точнее ступим на его порог. Все, так или иначе, рано или поздно, с этим соприкос­немся.

Вот выдержки из письма пенсионерки, инвалида II группы. В составе ее семьи еще два инвалида: сын 18 лет и престаре­лая мать, тоже пенсионерка, участница трудового фронта ― стаж около 40 лет, вдова погибшего на войне российского солдата.

«В 1992 году все сбережения были обесценены. В насто­ящее время состояние мамы ухудшилось, она буквально одной но­гой в могиле. Моя пенсия с учетом доплаты на иждивенца-сына ― 65 тыс., мамина ― 77 тыс. Денег хватает только прокормить сы­на, из-за больных почек нужны фрукты, не хватает денег на ле­карства сыну, на починку старой обуви, на парикмахерскую... Но главная проблема ― грядущие похороны. Мама хочет, чтобы похоронили по-христиански, с отпеванием в церкви. Помогите, скажите, где взять деньги на похороны?», ― взывает женщина.[2]

К сведению читателей приводим государственные, т.е. самые низкие в Москве, расценки на оформление обычных похорон по состоянию на конец октября 1994 г. Вызов агента на дом ― 3 тысячи рублей; гроб ― 100-150 тысяч рублей; венок ― 96-120 тысяч рублей; покрывало ― 3,5-33 ты­сячи рублей; транспорт ― 75 тысяч рублей в час. В коммерческих структу­рах за оказание подобных услуг цены в два-три раза выше. (См. Труд. ―1994. ―26 октября.)

При этом так называемая «минимальная заработная плата» в России на октябрь 1994 г. составляла 20 тысяч рублей. Курс одного доллара CША на 25 октября 1994 года был равен 3 030 рублей.

Оставим на будущее разговор о церкви,  называющей себя Христовой. Сейчас не об этом и не о смерти как тако­вой и даже не о том, что ожидает мертвого (и живых близких) после неё. Мы о нашей безразмерности и беспредельности. О разбегающемся в разные стороны диапазоне.

В Армении тяжело. Много лет идет война. Экономика разва­лена. Писатель Левон Мкртчан в одном из интервью «Литератур­ной газете» (от 18 мая 1994 года) сообщает, что не только жить, но и умереть нельзя: «Здесь сейчас практикуют ночные похороны ― без венков, без цветов и даже без гроба. Людям не на что купить гроб. Днем так хоронить стыдно».

А в Москве, в Мытищах войны нет, а вон что: «Семь полу­разложившихся трупов лежат прямо на улице и вялятся на сол­нышке. Тела прикрыты полиэтиленовой пленкой, из-под которой торчат босые ноги. Вонь стоит в радиусе 30 метров такая, что можно лишиться рассудка. Над всем этим скорбным пейзажем, ― пишет корреспондент, ― кружатся стаи огромных зеленых мух. Трупы лежат под стеной убогого одноэтажного и единственного на ближайшие сто километров морга Мытищинской центральной ра­йонной больницы. Здесь же ― больничный пищеблок. Мухи, ес­тественно, общие. Рядом жилая пятиэтажка, люди живут».

Это корреспондент готов лишиться рассудка, а местные де­тишки ― ничего, бегают, норовят заглянуть под целлофан. Кста­ти, все это действо происходит на улице с символическим наз­ванием «Медицинская»!

― А куда я их дену? ― говорит раздосадованный вопросом прессы главврач больницы. ― Трупы эти невостребованные, к то­му же вшивые, к тому же подследственные. Их без разрешения милиции хоронить никак нельзя.»

Морг забит до предела. Патологоанатомы ходят буквально по трупам. Главврач-подвижник, уже пять лет борется с властя­ми, чтобы новый морг построили (то есть и с коммунистами бо­ролся, и с перестройщиками, сейчас вот с демократами). Только недавно получили разрешение на строительство. Теперь дело за малым ― построить новый морг.

Кошмар!? Ужас!?

Никак нет. Тот же главврач подтверждает наш тезис о беспредельности.

― А чего вы удивляетесь? ― говорит он как будто только что родившемуся корреспонденту. ― Это не только у нас. Вы в Пушкино съездите. Да и вообще по областным больницам прокати­тесь...[3]

Но мы и ездить никуда не будем. Подумаешь. Покойники-то вшивые, невостребованные, опять же подследственные. Вон в Се­вастополе нормальные, можно сказать здоровые, трупы родствен­ники из моргов не забирают. Все три морга перегружены, средс­тв даже на «ночные» похороны у близких не хватает, а между тем смертность растет. Но власти и здесь гуманные ― выделили таки патологоанатомам аж 2,5 миллиарда карбованцев![4]

Спросим уж заодно: много это или мало?

Посчитайте, если есть силы. Если уходит из жизни в таком городе как Севасто­поль человек пятьсот в месяц, то это по шесть долларов на те­ло! А ведь карбованцы власти выделяют моргам не каждый месяц. (В Москве как-то хоронили большого человека, из банди­тов, так там один гроб стоил пять тысяч. Каков диапазон!). Кстати, как свидетельствует статистика, каждый второй работник предприятий и учреждений Севастополя находится в не­оплачиваемом отпуске или же трудится неполную неделю. Многие из них, находясь за чертой бедности, вынуждены голодать. Ха­рактерно, что смертность в Севастополе повысилась за послед­нее время в три раза.[5]

Беда и с персоналом. «В Саратове к двум годам лишения свободы в ИТК строгого режима, выплате 50-тысячного штрафа и принудительному лечению от алкоголизма приговорил городской суд 52-летнего Юрия Лукина. Полгода назад, будучи сторожем, тот зашел в пьяном виде в секционную морга железнодорожной клинической больницы, набрал из металлического ящика около трех килограммов ампутированных во время операций человечес­ких органов и продал их на местном базаре, выдав за обычное мясо. Как сообщает "Саратовская городская газета", суд приз­нал Лукина виновным... в мошенничестве».[6]

Действительно, в чем же ещё этот Лукин виноват? Так бы честно и продавал, как человеческое.

Но вот в Южно-Уральске и места в морге есть, и персонал добросовестный, и работать готов, как говорится, не покладая рук. Да вот проблема: «В морге городской больницы покойников, в нарушение всех традиций и инструкций, обмывают... горячей водой. Холодная вода не подается сюда уже два месяца вследс­твие аварии на водопроводе, которую уже никто не может устра­нить. Руководитель больницы взывает о помощи к водопроводному начальству: мол, покойникам, может и без разницы, какой водой их там обливают, прежде чем обрядить в ритуальную одежду. А вот медперсонал морга замучался ― работать с кипятком опасно, постоянно ошпариваются».[7]

Предел?

Да что вы! Скорее курьез, недоразумение. Подума­ешь, воды нет. Спросите у Людмилы Ивановны из Михайловской районной  больницы Иркутской области. Там проблемы почище: крысы одолевают, черви... «У нас ведь некоторые покойники по месяцу лежат, а то и больше, ― объясняет Людмила Ивановна журналисту. ― Лежат, лежат, а никто за ними не идет. Бомжи, например. Или есть родные ― да забирать не торопятся. И получается, что когда таких отсюда увозят, то у ко­го-то нет глаза, у кого-то руки-ноги поедены...»

Морг на всю округу один, а везут со всех ближних уездов. Мест нет, холодильных камер мало. Санэпидстанция дала заклю­чение о «несоответствии морга» всяким там целям. Кроме того, бюджетных средств на строительство нового морга нет. Зарплату полгода не платят. Глава тамошней районной администрации ре­шил, наконец, морг закрыть: нельзя же издеваться над людьми. Начался скандал. Пошли звонки: куда же покойников девать?

На исполнительском уровне все решается проще. Приезжают ночью на милицейской машине в больницу. Просят ключи от мор­га: «Мы вам клиента привезли». Дежурный врач не дает: «Хоть убейте,  не могу дать, есть распоряжение главы администрации, да и местов нету». А милиционеры и не спорят. Разворачиваются и уезжают. Утром выясняется, что труп они вывалили прямо на землю перед моргом. «Это, конечно, непорядок, ― кивнула Людмила Ивановна в сторну "мертвушки", ― но у нас тут и живым-то жизни нет. Пе­ред вами ― вона ― привезли мужика. Он месяца два назад башку кипятком ожег. Ему бы сразу к нам, да некогда: водку надо квасить. Довел себя до того, что черви в голове завелись. На­до обрабатывать, спохватились ― перчаток резиновых нет. Эти вот (показывает), дырявые, едва нашли».

А вот тамошний опытный патологоанатом Серафим Петрович Терской не отчаивается, трудится себе и всё тут. Корреспондент его спрашивает:

― А что делаете, если столов не хватает?

― Да то и делаю, ― отвечает, ―кладу их валетом.

Кстати, может, кого-то интересует как народ наш реагирует на свое «будущее»? Тот же корреспондент спрашивает с укором у тамошних жителей:

― Что ж вы себе не можете морг путный построить?

― Я тебе так скажу, ― отвечает один из них. ― Если я помру, то мне будет совершенно похрену, где лежать: на от­дельном разделочном столе или в штабеле. Понял?! [8]

Людмила Ивановна из Иркутской области жаловалась корреспонденту, что покойников из их морга по месяцу не забирают. Но, оказывается, не всегда так происходит из-за того, что родственники плохие или черс­твые. В сарае одного из домов в поселке Пролетарий Новгородс­кой области сотрудники местной милиции обнаружили гроб. Но это не тот случай, когда этим дорогим по нынешним временам изделием запасаются впрок. В гробу оказалась старушка, кото­рая скончалась... два месяца назад. Трудно сказать, почему родственники не торопились предать ее прах земле. Известно только, что весь этот период они исправно получали пенсию умершей. (См. Труд от 24 августа 1994 г.)

А вообще, ситуация с моргами накаляется и Москва, как столица, бе­рет почин. Здесь проводится нечто вроде декады по контролю за моргами. В милицию от граждан поступают жалобы о фактах воровства, взяточничества и даже нарушения Закона «О трансплан­тации органов и тканей». В моргах столицы проверяется вся от­четная документация,  касса и прочее. Не исключено также, что для поимки преступников с поличным оперативникам придется внедряться в группы родственников, хо­ронящих своих близких. (То есть, предстоит внедряться в похоронные про­цессии.)[9]

И совсем не лишне. В этот же день, 23 ноября, «Вечерняя Москва» сообщила об аресте в Санкт-Петербурге банды во главе с неким Богдановым. Этот 27-летний бандит сымитировал собс­твенные похороны, дабы замести следы: «его» могила до сих пор находится на одном из кладбищ в пригороде Санкт-Петербурга.

Вот и  в этом случае разброс велик и диапазон необъятен: где-то милиция сбрасывает покойников у дверей морга, а где-то вместе с родственниками провожает их в последний путь аж до самой могилы!

Страшна смерть, чего уж тут говорить. Но вдвойне страш­на, если поджидает вдали от родных мест. Скажем, где-нибудь на Сахалине. Так что чуть какие подозрения, боли в животе или сыпь высыпала ― хватай вещи пока живой и скорее домой. Уж там, как получится. Иначе можно родных по миру пустить.

Представьте ситуацию: к цене за обычный гроб ― на Сахалине это 131 тысяча ― прибавляется стоимость цинкового ― 350 тысяч. Плюс ящик, в который эти два гроба следует опус­тить (такая технология) ― это еще 262 тысячи. Итого только за зловещую «матрешку» родственникам надо платить 612 тысяч руб­лей. Далее Аэрофлот возьмет четыре тысячи рублей (сейчас уже наверное  больше) с каждого килограмма скорбного груза, да плюс авиабилеты для сопровождающих ― полмиллиона  за  билет. (Не  один  же покойник полетит).  Итого, по ценам на октябрь 1994 года накручивалось порядка 4-5 миллионов, и пока выйдет из печати эта наша книжка ― это будут «смешные цены», так что уж лучше не умирать вовсе.[10]

Люди так и делают!

В Нижнем Новгороде, например, пожилые граждане запасаются всем необходимым еще при жизни. У одной пенсионерки, проживающей на проспекте Гагарина, прямо на бал­коне стоит собственный надгробный памятник. Купила его пре­дусмотрительная бабуля год назад всего за девять тысяч руб­лей. Это приобретение, как сообщают корреспонденты, добавило пенсионерке бодрости. Тем более, что такой памятник сейчас стоит в десять раз больше. Народ ходит под балконом, завиду­ет, сетует на свою нерасторопность. Сама же пенсионерка реши­ла пока не умирать, посмотреть, что будет через год-другой.[11]

Но, бывает в наше время, что и до могилы не доносят. Чи­таем сообщение из Белоруссии.

«В овраге близ шоссе, ведущего в Минск, в нескольких шагах от придорожного кафе сотрудники милиции обнаружили гроб с прилично одетым покойником без признаков насильственной смерти. По мнению экспертов, этот пожилой человек умер, примерно, пять дней назад. Милиция отра­батывает версии. По одной из них ― труп похищен некрофилами, вторая ― родственники перепились и потеряли покойника. Воз­можна еще одна версия ― отсутствие денег на похороны».[12]

Скорее всего, последняя версия ближе к истине. Шла себе медленно процессия, провожали человека в последний путь, плакали,  рыдали...  Вдруг, проходя мимо кафе или парикмахерской, услыхали по радио биржевую сводку. Схватились за головы, побросали все в кювет и с криком разбежались на все четыре стороны…

Но не только в худшую сторону растягивается наш диапа­зон. Не только к бесконечному минусу. Имеются и тенденции к улучшению, и даже само улучшение.

Например, после того как на Миусском кладбище в Москве разграбили более ста могил, появилась фирма «Ритуал». Теперь, если на погосте совершен акт вандализма, в результате которо­го кресты на могилах и плиты оказались повалены или поломаны, восстановительные работы будут проводиться местными силами ― с помощью специальных бригад из числа работников кладбища. Кроме того, москвичи, опасающиеся за судьбу могил, смогут застраховать их.[13]

И не только в Москве улучшение. Вся Россия подтягивает­ся. Малые города тоже. В тридцатитысячном Североуральске (не то, что в Южно-Уральске!) целых три фирмы соперничают за право снабдить покойного всем необходимым для перехода в мир иной. И уже не трактора или недвижимость, а городские кладбища в аренду берут. В поселке Калья, например, что под тем же Севе­роуральском. Там горожане удивлены и уже не знают что думать: откуда такое внимание и такое количество похоронщиков на душу населения? Надеются, что небывалая конкуренция заставит фирмы снизить цены, а то «по полной программе» с поминками похороны обходятся в полтора-два миллиона рублей.[14]

Так это горожане надеются на снижения цен. А похоронщики надеются на снижение численности самих горожан и горожане, судя по всему, эти надежды пока оправдывают. Рынок, конкурен­ция...

В Казани, у проходной музыкальной фабрики висит объявле­ние: «Здесь принимаются заказы на изготовление гробов». «Известия» со ссылкой на «Ве­чернюю Казань» объясняют некоторую переориентацию предприятия тем, что покупательский спрос на фортепиано упал и шагнувшая в рынок фабрика умело использует никогда не падающий спрос на ритуальные изделия.  «Гроб с музыкой, ― заключает автор замет­ки, ― сочетание вполне  естественное».[15]

Но мы-то знаем, что музыка здесь не причем. Экономика и рынок ― да. Из-за них и «переориентация». Ну а кто играл или перед тем на своем горбу таскал казанские пианино хотя бы на второй этаж ― понимает, что особо и переделывать этот агрегат не надо: струны с педалями да клавишами вынь, а одну из кры­шек заколоти, чтоб не открывалась ― вот и вся «конверсия».

Перенесемся на Украину. Там стоимость всех похоронных мероприятий на февраль 1995 года обходилась родственникам умерших около 35 миллионов карбованцев, что составляет больше, чем 580 минимальных зарплат. Чтобы заработать такую сумму рядовому жителю Украины необходимо проработать 50 лет. И это не считая поминок.[16]

Интересно, а как все-таки на Украине хоронят?

Да, как и везде ― по разному.

В Днепропетровске, например, к проблеме относятся комп­лексно, по-деловому. Там открылось первое коммерческое клад­бище. Самые простые ритуальные услуги стоят на новом погосте 70 долларов, с почестями ― около 450. «Писком» считается ду­бовый гроб с резьбой и росписью за 1.500 долларов. (Это вам не пианино!) Отправиться в последний путь можно на «Мерседесе», в автобусе, на артиллерийском лафете и даже на бронет­ранспортере. За дополнительную плату можно заказать роту по­четного караула. Наиболее состоятельным окажется по карману приглашение военного оркестра и оплата салюта. Что уж гово­рить про такую мелочь, как отпевание «по-христиански»: пла­ти и привози кого угодно. Уж так отпоют за упокой души! Так отпоют!..

И высокие цены не очень-то смущают клиентов. Ежедневно на этом кладбище хоронят, минимум, пятерых. А директор (предприниматель!) собирается на аукционе выкупить кремато­рий, сооружаемый с 1979 года, переоборудовать его, разместить там офис финансового центра и даже посадочные площадки для четы­рех вертолетов. (Видимо есть такие, что любят не на катафал­ке, как все, а на вертолетах.)[17]

Выше мы говорили о гигантском разбросе, о «диапазоне», о том, что гроб может стоить аж пять тысяч долларов… Поинтересова­лись. Оказалось, что это «смешные цены». В действительности это и не «диапазон» вовсе, а так... Оказывается, приличный человек в такой гроб и не ляжет. Надо чтобы посолиднее, чтобы гроб был непременно американским, как у людей. Те же государственные конторы предлагают такие гробы всего по сорок тысяч долларов за штуку! Не дороже средненького «Мерседеса».

― И покупают? ― спрашивают недоуменно репортеры у работ­ников цеха ритуальных услуг Бабушкинского района Москвы.

― А то как же.  Не часто. Но люди берут.[18]

Кажется, вот он предел человеческого «благополучия». Куда уж дальше? Но еще раз убеждаемся: предела нет. Все увеличивающийся «диапазон» никак не дает завершить эту скорбную главу.

В «Деловом вторнике» (приложение к «Комсомолке») от 28 февра­ля 1995 г.  сообщается:

«Недавно в московский "Ритуал-сервис" обратилась группа товарищей в малиновых пиджаках со срочным заказом на хрус­тальный гроб за 350 (триста пятьдесят) тысяч долларов. Чуть раньше прошли похороны попроще ― "всего" за 62 тысячи долла­ров. Ореховый гроб стоил 260 миллионов рублей: хоронили жену табачного бизнесмена». Что ж будет, если сам дуба даст?

Корреспонденты сообщают так же, что за соответствующую плату бальзамирование проводят специалисты из Мавзолея В.И.Ленина. [19]

Ну вот, хоть умельцы из Мавзолея нашли себе применение, а то вожди уже, кажется, закончились и ценный опыт мог пропасть.

                                                      *   *   *

«Кладбище учит улыбаться, любить жизнь, напоминает: на этом свете времени гораздо меньше, чем на том», ― рассуждает директор ухоженного и дорогостоящего Кунцевскго кладбища в Москве Георгий Коваленко.

Вроде бы могильщик сказал, а чем не философия! И разве всё, о чем сказано выше, не доказывает его правоту, разве не «учит любить жизнь, улыбаться»? И, сравнивая свое кладбище с европейскими, этот могильщик продолжает: «Мое, Кунцевское, не хуже... А главное, человечности у нас больше».[20]

Ему, профессионалу, виднее. Но как бы всё это, про ту же «человечность», объяснить живущим (всё еще) на этом свете престарелой пенсионерке и миллионам таких, как она, у кото­рых единственное желание ― быть похороненными по-христиански, с отпеванием?

А им в помощь ― наша интеллигенция. Не простая ― демократическая. На встрече в Кремле с президентом, кажется 19 ноября, одна из интеллигенции, Мариэтта Чудакова, замечательный филолог и исследовательница творчества Михаила Булгакова, вступилась за несчастных старушек (как раз это показали по ТВ):

― Надо, ― говорит, ― Борис Николаевич, каждой неимущей старушке выделить необходимую сумму для похорон, а то инфля­ция деньги съела и не на что будет похоронить. И, что важно, всё это, Борис Николаевич, будут ваши верные избирательницы и сто­ронники на предстоящих выборах, ваш электорат, как говорится.

А газетчики тут как тут, иронизируют, ерничают:

― А вдруг, кто-то из старушек помрет до выборов? То есть денежку бюд­жетную на гроб получат, а проголосовать не успеют. Для чего тогда властям деньги зря транжирить? Ради чего тогда весь этот гуманизм?

Боюсь, что этим-то и спугнули высокое начальство. А так, глядишь, и указик бы вышел, и улучшеньице бы хоть на этом фронте началось.

                                                     *   *   *

Наш разговор конечно же не о кладбищах и похоронах, не о смерти и не о сопутствующем ей горе, а о нашей стране, о Рос­сии, о её безразмерности, бесполюсности: во времени и пространстве, в добре и зле, безразличии и участии, вообще во всем. Наш разговор о безвременье, о странном и непонятном сос­тоянии, когда старый кафтан истлел, а ткань для нового еще не соткана. И какую бы тему мы далее не затрагивали, всякий раз наше внимание будет обращено на нынешнюю обнаженность нашей страны и ее народа, на нынешнюю российскую бесполюсность.

Для чего?

Просто, чтобы зафиксировать нас до того, как мы «разбе­жимся» еще дальше.

«Что будет?», ― спрашиваете.

Да ничего! Ничего такого, чего бы уже не было и чего нет. Приглядитесь внимательнее и увидите.

Примечания

[1] Сабуров Е. Бандиты предпочитают большевиков // Общая газета. ―1994. ―16-22 сентября.

[2] Где взять деньги на похороны? // Независимая газета. ―1994. ―30 августа.

[3] Детские игры с мертвецами // Московский комсомолец. ―1994. ―21 сентября.

[4] Сводки ИМА-пресс от 12 октября 1994 г.

[5] Сводки ИМА-пресс от 7 сентября 1994 г.

[6] Сводки ИМА-пресс за май 1994 г.

[7] А им без разницы // Труд. ―1994. ―2 сентября.

[8] Медведев В. Морг здесь неуместен // Комсомольская правда. ―1994. ―21 сентября.

[9] Секретных агентов будут внедрять в похоронные процес­сии // Московский комсомолец ―1994. ―23 ноября.

[10] В последний путь // Труд. ―1994. ―26 октября.

[11] Лебедева Т. И решила пока не умирать // Труд. ―26 ав­густа. ―994.

[12] Полякова Т. Потеряли покойника // Труд. ―1994. ―22 июля.

[13] Могилы будут застрахованы // Московский комсомолец. ―1994. ―10 ноября.

[14] Конкуренция на кладбище // Труд. ―1994. ―5 ноября.

[15] Бронштейн Б. Любовь к рынку ― до гроба // Известия. ―1994. ―5 ноября.

[16] См. Известия от 24 февраля 1994 г.

[17] Николаев В. Перед смертью все равны? // Общая газета. ―1994. ―9-15 сентября.

[18] В последний путь... // Труд. ―1994. ―26 октября.

[19] Благодаров С. Последний приют // Деловой вторник. (Приложение к Комсомольской правде). ―1995. ―28 февраля.

[20] Он видел в гробу всех членов Политбюро // Комсомоль­ская правда. ―1994. ―4 ноября.